Неточные совпадения
Появлялись новые
партии рабочих, которые, как цвет папоротника, где-то таинственно нарастали, чтобы немедленно же исчезнуть в пучине водоворота. Наконец привели и предводителя, который один в целом городе считал себя свободным от работ, и стали толкать его в реку. Однако предводитель пошел не сразу, но протестовал и сослался на какие-то права.
Самгин молчал. Да, политического руководства не было, вождей — нет. Теперь, после жалобных слов Брагина, он понял, что чувство удовлетворения, испытанное им после демонстрации, именно тем и вызвано: вождей — нет,
партии социалистов никакой роли не играют в движении
рабочих. Интеллигенты, участники демонстрации, — благодушные люди, которым литература привила с детства «любовь к народу». Вот кто они, не больше.
— Неужели возможна серьезная политическая
партия, которая способна будет организовать интеллигенцию, взять в свои руки студенческое и
рабочее движение и отмести прочь болтунов, истериков, анархистов?
«Опоздали», — решил он, хотя и почувствовал нечто утешительное в факте, что одновременно с Советом
рабочих возникает
партия, организованная крупными либералами.
Становилось холоднее. По вечерам в кухне собиралось греться человек до десяти; они шумно спорили, ссорились, говорили о событиях в провинции, поругивали петербургских
рабочих, жаловались на недостаточно ясное руководительство
партии. Самгин, не вслушиваясь в их речи, но глядя на лица этих людей, думал, что они заражены верой в невозможное, — верой, которую он мог понять только как безумие. Они продолжали к нему относиться все так же, как к человеку, который не нужен им, но и не мешает.
«Если существуют деньги для нападения — должны быть деньги для самозащиты.
Рабочие Германии, в лице их
партии, — крупные собственники».
— Как же это у вас: выпустили «Манифест Российской социал-демократической
партии» и тут же печатаете журнальчик «
Рабочее знамя», но уже от «Русской»
партии и более решительный, чем этот «Манифест», — как же это, а?
Враждебно встретившиеся
партии давно побратались: пусть хозяева грызутся, а
рабочим делить нечего.
Партия составилась из Матюшки, Турки и Мины Клейменого, которые работали летом, да прибавилось еще двое молодых
рабочих.
Когда взошло солнце, оно осветило собравшиеся на Миляевом мысу
партии. Они сбились кучками, каждая у своего огонька. Все устали после ночной схватки.
Рабочие улеглись спать, а бодрствовали одни хозяева, которым было не до сна. Они зорко следили друг за другом, как слетевшиеся на добычу хищные птицы. Кишкин сидел у своего огня и вполголоса беседовал с Миной Клейменым.
Простые
рабочие, не владевшие даром «словесности», как Мыльников, довольствовались пока тем, что забирали у городских охотников задатки и записывались зараз в несколько разведочных
партий, а деньги, конечно, пропивали в кабаке тут же. Никто не думал о том, чтобы завести новую одежду или сапоги. Все надежды возлагались на будущее, а в частности на Кедровскую дачу.
В
партии Кишкина находился и Яша Малый, но он и здесь был таким же безответным, как у себя дома. Простые
рабочие его в грош не ставили, а Кишкин относился свысока. Матюшка дружил только со старым Туркой да со своими фотьянскими. У них были и свои разговоры. Соберутся около огонька своей артелькой и толкуют.
Когда
партия рабочих выступала куда-нибудь на прииск, за ней вместе с провиантом следовал целый воз розог, точно их нельзя было приготовить на месте действия.
В описываемый период здесь, как и на севере страны (в Ломбардии и Пьемонте), Итальянская социалистическая
партия пользовалась наибольшим влиянием.] там волновались крестьяне, одни — требуя понижения арендной платы, другие — кричали о необходимости повысить заработную плату, те и другие казались мне неправыми: понизить аренду за землю, поднять
рабочую плату — что за глупости! — думал я, — ведь это разорит землевладельцев…
Из всех
партий, выказывавших тогда наклонность к непонятым теориям Овэна, едва ли еще не искреннее всех были капиталисты-фабриканты, видевшие в этих теориях легкое средство получать с фабрик более барышей, без отягощения и даже с облегчением участи
рабочих.
За нами полз маленький обоз с
партиею, то есть две телеги, из которых на одной везли провиант и инструменты, а на другой
рабочих.
Оказалось, что стояла станом какая-то
партия, ожидавшая наступления двенадцати часов:
рабочие были не здешние, а хозяин «из господ», как объяснили вернувшиеся лазутчики.
Наконец наступил и канун первого мая. С раннего утра в Причине все поднялось на ноги, даже не было видно пьяных.
Партии рабочих уже были в полном сборе и толпились кучками около изб, где жили хозяева, или около обозов. Приготовляли лошадей, мазали телеги, бегали и суетились, как перед настоящим походом. Только хозяева старались казаться спокойными, но в то же время зорко сторожили друг друга — кто первый не утерпит и тронется в путь. Свои лазутчики и соглядатаи зорко следили за каждым движением.
Нас встретил доверенный Флегонта Флегонтовича — Пластунов, совсем еще молодой человек с рыжеватыми усиками; характерное и сердитое лицо, умные холодные глаза и свободная манера держать себя производили на первый раз довольно выгодное впечатление; очевидно, молодой человек пойдет далеко и, вероятно, недаром пользовался таким доверием Флегонта Флегонтовича. Около избы, на завалинке, сидело человек пять
рабочих — это была вторая
партия. Из избы доносились какие-то хриплые крики и крупная ругань.
Ходят самые фантастические рассказы о разгуле, который врывается в эти места, когда хлынут сюда из тайги
партии рабочих для расчета…
Через день после ссоры с отцом Яков с
партией рабочих отправился на барке под буксиром парохода, верст за тридцать от промысла, на ловлю осетра.
Когда обвиняют
рабочих в том, что они не понимают верховной ценности личности, подозрительно относятся к правде персонализма и полагаются исключительно на коллективы, то забывают, что изолированный
рабочий совершенно беспомощен и раздавлен, в профессиональном же союзе или социалистической
партии он делается силой и может бороться за улучшение своего положения.
Париж последовательно вводил меня в круг идей и интересов, связанных с великой борьбой трудового человечества. Я не примыкал ни к какой
партии или кружку, не делался приверженцем той или иной социалистической доктрины, и все-таки, когда я попал на заседание этого конгресса, я был наглядным, прямым воздействием того, что я уже видел и слышал, подготовлен к дальнейшему знакомству с миром
рабочей массы, пробудившейся в лице своей интеллигенции от пассивного ярма к формулированию своих упований и запросов.
Всего поразительнее было то, что это была, хотя и упраздненная, но все-таки церковь, с алтарями. И на главном алтаре жены и дочери
рабочих преспокойно себе сидели, спустив ноги, как со стола, и в антракты весело болтали. Никак уже нельзя было подумать, что мы в стране, где клерикальный гнет и после Сентябрьской революции 1868 года продолжал еще чувствоваться всюду. Объяснялось оно тем, что
рабочие, сбежавшиеся на эту сходку, принадлежали к республиканской
партии и тогда уже были настроены антиклерикально.
Главное ядро составляли тогда бельгийские и немецкие представители
рабочих коопераций и кружков. В Брюсселе движение уже давно назревало. Немцы еще не были тогда тем, чем они стали позднее, после войны 1870 года. Трудно было и представить себе тогда, то есть в конце 60-х годов, что у них социал-демократическая
партия так разовьется и даст через тридцать с небольшим лет чуть не сто депутатов в рейхстаг.
Так как у
рабочих бывают еще остатки религиозных предрассудков, то их можно принимать в коммунистическую
партию, если они разделяют социальную программу коммунизма, не справляясь об их религиозных верованиях.
Разобрав их программу, определив состав
партии, я стал доказывать, что всевозможные свободы и конституции им выгодны, сокращение
рабочего дня безразлично, наделение крестьян землею «по справедливой оценке» диктуется очень разумным и выгодным инстинктом классового самосохранения.
А в понедельник приходит новая
партия рабочих; приходят, деваться некуда…
— Какие там вопросы! Такая коммунистка, что просто замечательно. Сколько просветила темных людей! Я и сама темная была, как двенадцать часов осенью. А она мне раскрыла глаза, сагитировала, как помогать нашему государству. Другие, бывают, в
партию идут, чтобы пролезть, в глазах у них только одно выдвижение. А она вроде Ленина. Все так хорошо объясняет, — все поймешь: и о
рабочей власти, и о религии.
— Что-нибудь с
рабочими? Разве попалась неудачная
партия?
Сгорбленные фигуры, то изможденные, то зверские лица, лохмотья, которым не подыщешь названия, пьяные возгласы, стоны, проклятия, смешанные с ухарскою, бесшабашною песнею, — это
партии рабочих, направляющиеся в тайгу на добычу золота.
С изумлением и восторгом следила Лелька за искусной, тонкой работой, которая началась. Это была чудеснейшая, ничем не заменимая организация, — партийная рядом с государственной. Государство могло только предписывать и приказывать снаружи. Оно наметило пятилетку, дало определенные задания.
Партия же тысячами щупалец вбуравливалась отовсюду в самую толщу
рабочей массы, будила ее, шевелила, раззадоривала и поднимала на исполнение задач, которые ставило перед классом государство.
Сбежались на берег
рабочие с приисков — в то время уже пришла первая
партия — бросили вашему батюшке длинную веревку с петлей на конце.
Есть гораздо больше оснований думать, что крестьяне и
рабочие, социальный вес которых неизбежно возрастет, будут стремиться к профессионализму, корпоративному представительству и самоуправлению, к «советскому» принципу, но в истинном и реальном смысле слова, а не в том фиктивном, которым прикрывается диктатура коммунистической
партии в «советской» России.